Чарующий голос - прямо до сердца -
О нежности!
К человеку.
Были и небыли старого века:
радости, горести, слабости!
Праведных иноверцев.
И новый эон впереди
Или лучшее время - детство?
Бездна в глаза мне глядит
и, зажимая рот,
бьёт. Знает верное средство -
и на любом повороте бросает меня об пол.

Обрывается что-то в груди
ровно там, где должно быть мёртво.
И туда же - шуршащий свёрток
бумажно-чернильной строчки,
строгой и ясной вёрстки.
Собственный "Пессимистично воспринятый космос".
Звёзды, весна и точки.

Мы никогда не умрём.
Будут щёлкать звуки и будут они затихать.
Будет за дверью скрипеть старый диван-кровать, а потом замолчит.
Будут ночью мяукать коты, и глубоким сопрано барышня без причин
драму будет играть. Только под светом венецианской лампы и ни одной свечи
мы никогда не умрём.
Нас напишут углём и только потом
сбросят с обрыва к бесам,
чтобы мы обернулись летним унылым сном,
уплывающим в названную страну кораблём,
по деревянным доскам которого будет ступать мраморная принцесса с призрачным королём.

я скажу больше - для нас
это слепящее солнце утром,
в которое надо - пусть муторно -
каждый день окунаться, чтоб сделать что-нибудь путное.

и для нас - пишут все пьесы, все фильмы, все повести!..
нас веселят и пугают, взывают к мифологической межпоколенческой совести
и заставляют понять, что прячется за травести

мы короли вселенной,
наследники светлого храма нетленной
утопии.
пусть все книги и чашки давно порастащили и пропили,
что ты чувствуешь?
в "легендарной" отравленной комнате.
под луной на мосту и в темноте.
переплетая пальцы, чтоб сшить по живому два рваных берега?

ты ведь давно поверила,
что всё это - кровь говорит
за нас.

синий приёмник лежал на полу,
беспорядочно щёлкали кнопки.
волны бросались одна на одну,
шнур трепыхался, неловкий.

и колыбельная песнь про коня,
снившаяся испанцу,
перемежалась с столбами огня
в зубодробительном танце.

нежный приёмник срывался на визг,
хриплым басом шумел - приходилось.
бились за первенство кельт и мориск -
сердце приёмника билось.

вдруг он споткнулся - с разбегу в ухаб.
и замолчал - хоть ты тресни.
две маленьких девочки крикнули: - пап!
мы не дослушали песню!

- ну, доигрались, - буркнул отец, -
вы же сломали антенну.

Такой вот бесславный героя конец:
приёмник уносят за сцену.

Когда-то ты будешь в Афинах.
Вверху светит солнце, внизу - очередной разрушенный амфитеатр,
И ты - на экваторе, запутавшись в юбках длинных,
Рассматривать станешь статуи,
Сжимая в руках чёрную амфору,
Неизвестно как затерявшуюся в камнях,
Жёстких колючих кустах
и оранжевых иглах сафлора.
Укради, заклинаю!
По обсидианному краю
Тусклым золотом - замысловатый орнамент,
а на пузатом центре - греческая трагедия,
может быть, с нами
произошедшая много веков назад.
Может быть, эти ступени и плавящий зной,
широкополая шляпа, усталые ноги в сандалиях,
город шумящий и мир - всё только интермедия
в том, что некому было назвать игрой.
Не отрывая взгляд, ты, наверно, бессвязно подумаешь:
-Вот бы воды... или яд? А вообще-то, была ли я?..
Не смотри, довези её до меня.

Мы обрушимся в истинный мир вместе с
картонками этого,
но пока - задрапируй от света.
Будем пить воду и гладить до нужного часа
совершенно прекрасное
горлышко
нашего вечного небытия.

Вот бы жить на такой земле,
Где нет кур и лис тоже нет,
И на каждый простой вопрос
Есть один и простой ответ.

Вот бы жить на такой земле,
Где не прячут слова в столе,
И гуляя в саду из роз,
Не увидишь на листьях слёз.

И охотников тоже нет -
Больше некого убивать,
Безопасно встречать рассвет,
Чтобы после спокойно спать.

Где фонарщик идёт с тобой
И рисует ещё миры,
И за каменной мостовой
Никогда не придёт обрыв.

Где на самом верху, в стене
Кем-то выбит на берег мост,
Чтобы путник усталый вниз
Не надумал шагнуть под свист
Самума и перезвон
равнодушных холодных звёзд.
Вот бы жить на такой земле!

Но напрасно. Светлеет сон.
Тот же город прямится в рост.
Меня снова уводит он -
рыжий, лисий мелькнувший хвост.

я не знаю как следует то, что хочу сказать
черные буковки теснятся на экране,
отсутствие лишних движений
развернусь и схлопнусь - опять, и опять, и опять
блужданье в тумане и бьющие в солнечное сплетение взгляды
тысячи отражений
каждый день - разрывающие нервные окончания
снаряды. осколки, впивающиеся прямо в сердце
многие знания, порождающие многие печали, страдания, слезы
расходящаяся по швам душа, трепещущая с частотой
в тысячи килогерц(ен)
несерьёзно! в другой комнате ждут стопки нечитанных книг,
а я застряла в этом тяжелом пространстве,
перечиваю старые записи, улавливая глубинные смыслы, к тому же под большим давлением.
периодически рвется в вакуум призрачный крик
и уверена, что под определённым углом зрения
видны во все стороны разбегающиеся
протуберанцы
не считаясь (или считаясь?) с важными мнениями,
продолжаю полёт над волнами, а может песком - неопознанное!
и не очень-то важное в гиперкубе абсурда,
где мы все находимся, делая вид, что жизненно необходима
каждая с прахом урна
я хотела собрать по кусочкам сюда твои и не только
слова
и поклеить мозаику, сколько бы
ни пришлось возиться. но едва начала,
как оно уложилось само, и какая же разница?
как всегда кто-то первый - а я подхватила и заплела.
за окном кто-то дразнится,
светит беззвучно луна,
а на ступеньке вертится вечно и даже не думает падать
нолановская юла.

Давай жить у моря.
Мои светлые длинные волосы,
солью и ветром пропахшие,
будет так правильно перебирать
у открытого очага будем спорить
и наши - единственные голоса
на мили вокруг потерявшие
для мгновения смысл и зазвучавшие
в вечности

Давай мы построим дом.
Деревянные стены и пол
будем чувствовать всё от подвала до крыши,
почти что лишившиеся человечности,
даже когда уснём будем слышать
плеск волн
и базальтовый видеть песок

Давай будем древние боги.
Ты - рыбу ловить, я - чистить, готовить уху,
Ты - выстругивать спицы, я - наискосок
вязать тебе тёплые вещи,
в холодной воде мочить ноги,
чтоб там, наверху разошлись облака,
и хлопать себя по бокам -
я не помню, что делать... ведь это ты
всегда управляешь погодой и вещими
птицами

Я буду легонько как бабочка по щеке
тебя целовать
выгоревшими ресницами.
Крошево звёзд вдалеке
нам расскажут о детстве
руны жестоко
вырезанные в камне.

Мы будем причина и следствие
тысячелетнего
Рагнарёка

Если спросят - какая она?
Я сказала бы так: у неё были
синие волосы,
голос прохладного летнего вечера
и прозрачные звёзды в глазах,
и она пела так, что я уходила в слезах
или не уходила совсем,
и вместо сна до рассвета болтали о снах.
Если спросят - что делали вы?
Я скажу: мы жгли свечи,
ловили обрывки музыки с верхнего этажа,
пересказывали друг другу легенды и были,
вместо мечей мы дрались на ножах,
а однажды лежали в ворохе свежеупавшей листвы.
Если спросят - а что?.. я отвечу:
мы произносили одно и одновременно
с первого дня. Несли вахту посменно
у любимых поэтов, да мы, чёрт возьми,
незамеченными
сели в поезд к восьми!
И застали город подводный,
и шли за одним путеводным огнём,
мы построили замок из льда и три месяца прожили в нём,
каждым случайным словом согретые...

И с ужасом понимаю, что вы ждали не этого.
А реестра-ответа о связях и деньгах.

Запинаюсь и остываю, притворяясь растением.

Выхожу на своей окраине,
направляясь к сбитым ступеням изгаженной лестницы,
я читаю: "Святые отцы",
"Мифы народов мира",
виднеется угол "Пира" платонова.
Можно представить, что мы
почти в Иль-де-Франс.
Собираются в стаи
явно не зарекавшиеся от сумы,
разномастные, торгующие старым тряпьём,
вульгарным парфюмом и затхлыми книгами -
Сонные, грязные как вороньё.
Я не верю в блошиные рынки, я склонна к наследственной
старине.
Даже если почти невозможно пойти по её следам.
Здесь слишком высокие стены и мало на окнах роз и петуний.
Но ведь можно смотреть без раздумий на небо...
И чувствуя долгий день под ногтями - где бы
ни оказался - воображать, что где-нибудь
там.

Боги неверные,
не заводите любовь со смертными,
не открывайте лица,
не просите на память "отныне и до конца"
драгоценный перстень,
не являйтесь в слепящем сиянии:
ожег, привыкание, ломка затем -
и остаётся сломанный в темноте.
Вас же повергнуть
может лишь равный
(ни цверги, ни твари крылатые -
никто из порождений богатого воображения
смертных).
Вот и вершите подвиги славные,
рушьте горы, вступайте в сражения,
высаживайте друг для друга ясени,
из которых лёгким движением
запускайте все реки мира

пусть будут спасены
люди.
Золота всех времён и незамученных душ не хватит,
чтобы закрыть вашу виру

Обленившаяся
Этажом выше вышла я,
Но везде - неожиданно - толпы невиданные
Под конец рабочего дня.
Поднялась на Олимп,
Обещалась уйти раньше,
Чем солнце косыми лучами нимб над доской
Рисовать перестанет.
Вот бы снять
Иголку с пластинки, бесконечно вращающейся
С непрерывной музыки
Экзистенциальной тоской.
Вот бы взять из тенет
Всех, заплутавших в темном лесу -
И до половины, и более.
Что если завтра никто не придет?
Все сломается и круговорот
Нарушится. Хочешь?
Я хочу, но боюсь - и продолжаю в чеш-
ках,
С подобием кисти в руках
Танцевать, эскизами незавершенными
Оставляя десятилетия и людей.
Давай лучше обзаведемся визами,
Притворимся незнающе-умалишенными,
Возьмем лошадей
И уедем в Рим -
Все дороги ведут в константу.
А лучше в Тоскану, Флоренцию.
Или дальше, затеряемся в собственном
Великолепном прошлом.
Гостями непрошенными
Рядом возникнут герои комедий Теренция,
А если светила позволят - и Данте.